Согласитесь, что Лев Давыдович страдал словесным поносом, что Михаил Сергеевич – такой же балабол. Мог часами рта не закрывать, неся пургу про своё «новое мЫшление».
И как Льву Давидовичу не стоило писать свои мемуары «Моя жизнь», потому что по глупости он так их написал, пытаясь себя в геройские цвета раскрасить, что у нормального читателя его «геройство» только издевательский смех вызвать может, так Михаил Сергеевичу лучше бы собственноручно написанные воспоминания не оставлять. Слишком откровенно получилось у него по глупости, опять же.
Вот об окончании университета и распределении: «Впрочем, за будущее я не волновался. Как секретарь комсомольской организации я входил в состав комиссии по распределению и знал, что судьба моя уже решена. В числе других двенадцати выпускников (одиннадцать из них были фронтовиками) меня направляли в Прокуратуру СССР».
Молодой коммунист Горбачев, как видим, для себя не планировал направление на самый трудный участок работы по специальности, куда-нибудь в тьмутаракань, чтобы проявить себя в преодолении трудностей настоящим коммунистом. Хитрожопый «комбайнер», воспользовавшись тем, что входил в состав комиссии по распределению (так он для этого только и занимался общественной работой в университете), добился направления в Прокуратуру СССР. Москва. Столица. И не надо со следственно-оперативной группой ездить на убийства и другие тяжкие преступления, подследственные прокуратуре в каком-нибудь захолустье. Чистенькая работа в теплом кабинете центрального ведомства, которое сегодня называется Генеральной прокуратурой.
Но тут случился облом: «30 июня я сдал последний экзамен. Вернувшись в общежитие, обнаружил в почтовом ящике официальное письмо, приглашавшее меня на место будущей службы – в Прокуратуру СССР. Ехал я туда в приподнятом настроении. Ожидал разговора о моих новых обязанностях, формулировал свои предложения. Но когда, возбужденный и улыбающийся, переступил порог кабинета, указанного в письме, я услышал от сидевшего там чиновника лишь сухое, казенное уведомление: «Использовать вас для работы в органах Прокуратуры СССР не представляется возможным». Оказалось, правительство приняло закрытое постановление, категорически запрещавшее привлекать к деятельности центральных органов правосудия выпускников юридических вузов. Объяснялось это тем, что среди многих причин разгула массовых репрессий в 30-е годы была якобы и такая: слишком много «зеленой» молодежи, не имевшей ни профессионального, ни жизненного опыта, вершило тогда судьбы людей. И именно я, выросший в семье, подвергавшейся репрессиям, стал, как это ни парадоксально звучит, невольной жертвой «борьбы за восстановление социалистической законности».
Это был удар по всем моим планам. Они рухнули в течение одной минуты. Конечно, я мог бы отыскать какое-то теплое местечко в самом университете, чтобы зацепиться за Москву. И друзья мои уже перебирали варианты. Но не было у меня такого желания».
Насчет того, что не было желания… А зачем тогда ты, господин Горбачев, так лез в Прокуратуру СССР и «удар по всем моим планам»? А дальше у него получилось совсем смешно, оказалось, что если в Москве остаться не пролезло, то он выбрал самые суровые условия для работы после университета:
«Мне предлагали работу в прокуратуре Томска, Благовещенска, потом в республиканской прокуратуре Таджикистана, наконец, должность помощника прокурора города с предоставлением жилья в Ступино, совсем недалеко от столицы. Размышляли мы с Раисой Максимовной над этими предложениями недолго. Зачем ехать в незнакомые места, искать счастья в чужих краях? Ведь и сибирские морозы, и летний зной Средней Азии – все это в избытке на Ставрополье».
Герой, мать его перемать! Оказывается в Ставрополье, в курортном краю, зимой холодно, как в Сибири, а летом жарко, как в Средней Азии, поэтому там жить гораздо труднее и вреднее для здоровья, чем в Томске или на Кушке. Ведь в Томске летом не так жарко, а на Кушке зимой не так холодно!
Это нужно уметь так геройствовать! А если бы в Сочи попал, я даже не представляю, как ему было бы трудно – там же еще и опасность цунами, море рядом.
Впрочем, что уж про климат, если за легкую работу, на которую подростков брали, помощником комбайнера – орден Трудового Красного Знамени.
Продолжение геройской прокурорской карьеры в «Остаюсь оптимистом» я читал уже смеясь вслух: «В Ставрополе меня никто не встречал».
Да-да, приехал в областную прокуратуру работать звезда юрфака МГУ, а на вокзале – нет оркестра. Машину с мигалкой не подали и не отвезли на квартиру с заездом на обед в ресторан. Банкета не было.
«Бесцеремонность, проявленная работниками Прокуратуры СССР, безразличие к моей семейной ситуации и вся история с моим распределением зародили у меня серьезные сомнения относительно работы по специальности. Не развеяла их и стажировка в Ставрополе. И я принял решение порвать с прокуратурой».
Обиделось оно, видишь, на прокуратуру! Только у меня появилось подозрение, что любимый внук деда-председателя колхоза (он сам написал, что дед с бабкой его баловали), блатной сынок члена бюро райкома, столкнувшись с тем, что в прокуратуре, вообще-то, нужно работать, а часто и много работать, и работа эта довольно не простая, далеко не легкая, почти мгновенно сдулся, мечты, в которых он представлял себя важным прокурором, поблекли и Миша стал искать себе местечко в соответствии со своими пристрастиями, чтобы ни хрена не делать, кроме как языком молоть:
«Вступил в контакт с крайкомом комсомола. Встретил знакомых, помнивших меня по прежним временам. Поделился своими мыслями. Значок Московского университета и рассказ о моей общественной деятельности на юридическом факультете, видимо, произвели впечатление. Через несколько дней я был приглашен на беседу к первому секретарю крайкома комсомола Виктору Мироненко: познакомились, поговорили, и я принял предложение перейти на работу в крайком – на должность заместителя заведующего отделом агитации и пропаганды».
Вот это самое место для такого же, как Л.Д.Троцкий, любителя по… свистеть. Идеальное. Интересно еще, как его из прокуратуры проводили к новому месту работы, с которого и началась карьера этого троцкиста:
«Мою ситуацию облегчало то, что Мироненко вопрос о моем переходе на комсомольскую работу согласовал с крайкомом партии. Но я решил не обходить прокурора края и напросился к нему на разговор.
– Вы вправе решить, отпускать меня или нет. Но я прошу пойти навстречу моему желанию, – этими словами я закончил свое обращение к прокурору края В.Н. Петухову.
Об этой беседе я на другой день написал Раисе Максимовне так: «Со мной побеседовали и, обругав кто как хотел, согласились на мой уход в крайком комсомола».
Согласитесь, не напрасно я утверждаю, что некоторым болванам автобиографии писать не стоит?
Journal information